Следующее, что она осознала, — это как ее оторвали от пола и вдавили в стену.

— И я не шучу. Выпусти меня отсюда, или пожалеешь.

Она медленно покачала головой.

— Убей меня, и ты никогда не выйдешь отсюда. — Она почувствовала, что он надавил сильнее, но потом опустил ее обратно на пол с поразившей Кэт осторожностью. — Спасибо.

Он сузил глаза.

— Я должен уйти отсюда. Осталось меньше трех недель до Армагеддона и мне многое нужно сделать, чтобы приготовиться к нему.

— Да, а прямо сейчас у меня сломана рука, и она требует ухода. И вот что я тебе скажу: ты сиди здесь и планируй убийство Артемиды и Армагеддон, а я скоро вернусь. Но ничего здесь не трогай и не ломай… или я вырежу это из твоей шкуры.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел — Кэт перенеслась из своего маленького дома в главный дворец Калосиса.

Кэт появилась в главном зале, и теперь ей нужно было немного времени, чтобы мысленно найти бабушку. По своему обыкновению Аполлимия была в саду.

Из уважения Кэт прошла по тронному залу до позолоченных дверей, которые вели в сад. Её бабушка не любила, когда перед ней внезапно появлялись. Только Кэт знала, почему. Однажды, будучи ребенком, она так поступила и застала бабушку, плачущую от горя и боли. Именно это Аполлимия и не хотела показывать другим.

Как Великая Разрушительница она хотела, чтобы люди видели её сильной и беспощадной. Но бабушка Кэт была личностью гораздо более глубокой. У нее было сердце, и она, как и все во вселенной, чувствовала боль.

Все, чего хотела Аполлимия, — чтобы её сын, отец Кэт, вернулся к ней. Сын, которого она любила больше жизни, но смогла обнять лишь дважды. В первый раз, недолго, — когда его, еще не рожденного, забрали, чтобы спрятать в утробе другой женщины, и во второй раз — когда греческий бог Аполлон убил его.

Не было и дня, чтобы Аполлимия не оплакивала их разлуку и не мечтала, чтобы он вернулся домой. И она резко реагировала, когда кто-то заставал её плачущей. Она была сильной и гордой женщиной, которая не хотела показывать слабость.

Даже своей внучке. Но Кэт могла чувствовать ее грусть и печаль во всей их горечи. Умение чувствовать эмоции других — одна из многих вещей, которые Кэт унаследовала от отца. Поэтому она никогда не стала бы смущать Аполлимию или кого-то еще, если этого можно было избежать.

Итак, Кэт приближалась медленно, на случай если Аполлимии нужно было время, чтобы успокоиться. Сам сад был окружен высокими черными мраморными стенами, которые блестели так ярко, что могли отражать, словно зеркала.

Аполлимия сидела на черной скамье спиной к Кэт. Два демона Шаронте — женщина и мужчина — расположились по разные стороны от скамьи. На мужчине была набедренная повязка, которая не скрывала его худое мускулистое тело. Его кожа была светло-коричневой с оттенком желтого. Глаза — такие же черные, как волосы и крылья. Кожа женщины была красно-оранжевой, на ней был черный кожаный топ и шорты. Темно-коричневые волосы были коротко стрижены, что лишь подчеркивало резкие черты лица и красный цвет глаз. Демоны были неподвижны словно статуи, но Кэт знала, что они почувствовали её присутствие и наблюдали за каждым движением.

Одетая в черное струящееся платье, открывающее плечи, Аполлимия укачивала маленькую подушку у себя на коленях. Это был подарок, который несколько лет назад ей передала Сими, личный Шаронте-демон Ашерона. Подушка еще хранила его запах, и Аполлимия не расставалась с ней, потому что так была ближе к сыну, до которого не могла дотронуться.

Бабушка Кэт была бесподобно красива и казалась абсолютно спокойной. С длинными светлыми волосами и серебряными светящимися глазами, она выглядела не старше двадцати пяти. Её бледная кожа слабо сияла, и в волосах переливались капли света.

Она чуть повернула голову, чтобы встретить Кэт, но приветственная улыбка исчезла, как только она увидела сломанную руку внучки.

— Дитя, — выдохнула она, вставая со скамьи. Оставив подушку, она подошла к Кэт, чтобы осмотреть её руку. — Что случилось?

— Я попала под перекрестный огонь.

— Если эта стерва Артемида…

— Пожалуйста, — процедила Кэт, — хватит оскорблять мою мать. Неужели я единственная, кто любит её?

Аполлимия поняла бровь.

— Конечно, единственная. Остальные видят её истинную сущность.

Кэт зарычала на нее.

— Хорошо, пусть будет так, но если бы не она, то меня бы тоже не было. Поэтому давай перестанем оскорблять её и вылечим мою руку.

Черты Аполлимии смягчились.

— Конечно, дитя мое. — Аполлимия дотронулась до её плеча, и рука сразу же срослась.

Кэт испустила вздох облегчения, когда боль наконец-то прошла. Она унаследовала исцеляющую силу бабушки, но, к сожалению, не могла применить её к себе. Только к другим. Это создавало массу проблем, когда у Кэт не было возможности обратиться к бабушке. — Спасибо тебе.

Аполлимия улыбнулась, затем легко поцеловала её в лоб и нежно распустила длинные светлые волосы Кэт по плечам.

— Я долго не видела тебя, агрия. Я скучала по тебе.

— Знаю, и мне очень жаль. Время убегает от меня.

Печаль затуманила глаза Аполлимии, она похлопала Кэт по плечу и отступила назад.

— Хотела бы сказать то же.

Да, для бабушки Кэт было очень тяжело находиться в месте, что когда-то было царством ада для атлантов. Одиннадцать тысяч лет назад семья Аполлимии объединилась, чтобы заточить её туда, и пока жив Ашерон, Аполлимия не сможет освободиться.

Кэт глубоко чувствовала одиночество, от которого страдала Аполлимия, пусть даже та командовала целой армией Даймонов и Шаронте. Все равно они не были её семьей и не делали её счастливой.

— Как дела со Страйкером? — спросила Кэт. Страйкер был сыном Аполлона и сейчас возглавлял армию Даймонов её бабушки. Когда Аполлон проклял расу аполлитов умереть после их двадцать седьмого дня рождения, он, сам того не зная, обрек на смерть сына и внуков. С тех пор Страйкер ненавидел отца и планировал его уничтожение.

Он до сих пор был жив только благодаря Аполлимии, которая ухватилась за возможность усыновить его, чтобы использовать против Аполлона и Артемиды. Веками их объединяла ненависть к греческим богам.

Но три года назад, после ожесточенного столкновения, Страйкер стал оборачиваться против Аполлимии. Это оказалось битвой двух непобедимых.

— Между нами идет война, агрия, — зло рассмеялась бабушка Кэт. — Так что он сидит в соседнем здании и планирует мою смерть, будто я слишком глупа, чтобы догадаться об этом. Только он забыл, что меня пытались убить люди не чета ему. И пусть я остаюсь в тюрьме, они-то мертвы — такая же судьба ожидает и его, если он наберется смелости напасть в открытую. Но ты здесь не поэтому, правда? — Она взяла руки Кэт в свои. — Что тебя тревожит, дорогая?